Пожалуй, наиболее важные решения в моей жизни принимались благодаря простому вопросу: «А почему бы и нет?» Так случилось и с отъездом за границу.

Вот история, которую я привыкла рассказывать своим друзьям и знакомым.

Иду я по коридору нашей кафедры, ловит меня один из профессоров и говорит: «Мои коллеги во Франции ищут толкового аспиранта. Не хочешь попробовать?»

Я тогда училась на 6-ом курсе… мне ужас как надоела вся эта физика. Почему-то аспирантура во Франции представилась мне вовсе не денным и нощным пребыванием в лаборатории в чужой стране, а попиванием вина и поеданием сыра.

Я хотела уже закончить эту физику и заняться «настоящим делом», не наукой. Но в новой перспективе физике хотелось дать еще один шанс, поэтому я ответила: «А почему бы и нет?» И тут завертелось: я отправила резюме, оно французам понравилось, мы связались по скайпу, понравились друг другу. Через несколько месяцев прибыла в доселе неизвестный мне Лимож с одним большим чемоданом и одним маленьким.

Но вам я расскажу другую историю, не такую гладкую. Вернемся к тому моменту, когда

я согласилась отправить резюме. Как только первый восторг и азарт ушли, я начала сомневаться. Я не знаю языка… хочу ли я заниматься наукой?.. а что будет потом… как я буду без семьи и друзей? В ответ долго тянули французы: им тоже нужно было принять решение о моей кандидатуре и финансировании. Медлительность принимающей стороны сводила меня с ума — вдруг я им не понравилась, поэтому они молчат?

Когда мои будущие профессора подтвердили готовность меня принять, оказалось, что для получения финансирования мне надо срочно — на полгода раньше — защитить здесь (то есть сделать и написать) магистерский диплом, досрочно сдать оставшиеся экзамены и госы, преодолеть все бюрократические препоны и улететь во Францию.

Написать хороший диплом по физике и сдать все экзамены досрочно, параллельно развивая франшизу для частной музыкальной школы, было непросто. Время было сильно ограничено, но работу я не бросила. Писала дома диплом, отрываясь на телефонные звонки клиентам и разработку рекламной кампании.

Переживала, что быстро написанный диплом не может быть хорошим. Приходилось очень много раз переформулировать написанное, чтобы удовлетворить высокие требования руководителя. Но все в итоге получилось: 27 сентября 2011 года я прилетела в парижский аэропорт Шарль де Голль, сделала пару пересадок на поездах и, совершенно измученная и удивленная, вышла на вокзале в городе Лимож. Видите, при ближайшем рассмотрении история оказывается не такой короткой и гладкой. А ведь часто, рассказывая короткую версию, я начинаю забывать, сколько было проделано работы и прожито эмоций.

Жизнь состоит из (не)простых вещей

Я родилась и училась в Петербурге. Конечно, у меня были какие-то представления о том, что значит переехать куда-то, жить отдельно от родителей, жить в другой стране, общаться с другими людьми. Но всё оказалось вовсе не так, как я себе представляла.

Довольно скоро я с удивлением поняла, что жизнь состоит из маленьких вещей. Такие глобальные и звучные слова, как «переезд» и «аспирантура», оказывается, состоят из множества вполне конкретных частиц. Английского не хватало, он помогал только в лаборатории. Новая обстановка и незнание местного языка приводили к тому, что мне бывало страшно пропустить свою остановку или не понять, что (вдруг?) автобус едет в парк. Мне было стыдно нажать кнопку остановки автобуса по ошибке раньше и не смочь объяснить, почему не выхожу, хотя просила остановиться.

Договориться с коллегой на английском об экспериментах по дифракции рентгеновских лучей оказалось куда проще, чем преодолеть свой стыд и страх при покупке яблок на рынке, тыкая в них пальцем и показывая жестами «1 кг». Отсутствие возможности общения с людьми открыло мне глаза на то, как это для меня важно. А непонимание, как работает местный быт — общественный транспорт, оплата коммунальных услуг, неизвестные продукты и магазины и прочие вещи, которые обычно я и не замечала, — показало, как сильно такие «простые» вещи влияют на жизнь и мое настроение.

Обучение в аспирантуре тоже быстро потеряло романтический налет. «Движение науки» оказалось кропотливым трудом по решению вполне конкретных и земных задач: научиться пользоваться электронной библиотекой, эффективно искать статьи и понимать их, установить миллион новых программ — и понять, какие кнопочки нажимать и что благодаря им произойдет. Пришлось осознать не только принцип нового экспериментального метода, но и учиться правильно и аккуратно подготавливать образцы, часами измельчая порошки в агатовой ступке.

Воображаемые мною заранее моменты озарения случались, но всего два-три раза — и оказывались результатами долгой работы, проб, ошибок и снова проб.

Игра или каторга — может быть по-разному

Мой первый год во Франции кардинально отличался от радостного распития вина и разговоров о высоком, которые я себе представляла.

Оказалось, что нужно строить новую жизнь с совершенного нуля. При этом никто не ведет тебя за ручку, как раньше это делали родители, школа и университет. Конечно, принимающая сторона — я их теперь называю «мои французы» — поддерживала и помогала. Но пройти этот путь за меня они не могли.

Я сейчас вспоминаю, как приехала в гости к другу в Сеул, и мы поехали пробовать свежие морепродукты на рыбном рынке. В отличие от центрального Сеула, на рынке говорить по-английски никто не собирался. Однако мне удалось жестами и мимикой объяснить рыбаку, что мы хотим вот эту вот рыбу, половину нужно пожарить, а половину нарезать для сашими. Было жутко весело и интересно, такой вызов, который мне хотелось принять и выиграть.

Почему же мой собственный французский опыт оказался таким болезненным? Ведь ситуация была точь-в-точь такая же.

Может быть, потому что в Сеуле я была не одна? Или причиной было то, что я попала в новые условия тогда на определенный и короткий срок? Или из-за того, что мой друг был как раз в моем «французском» состоянии, а я рядом с ним чувствовала, что можно по-другому?

Или вообще потому, что во Франции было очень много всего нового и сразу — в итоге я не справлялась даже с самыми простыми вещами? Думаю, что всё вместе, но сильнее всего меня, наверное, тяготило одиночество. То, что не с кем было разделить состояние. Ведь и местные, и мои друзья и семья в России могли только представить, что я чувствую — но не знали, каково мне проживать этот опыт.

Почему люди сходятся?

С новыми людьми сходиться было непросто. Сначала я думала: «они» другие, у нас «разные менталитеты», они не такие открытые и душевные, как «мы».

Потом решила, что дело в возрасте. Моя теория состояла в том, что уже «сформировавшимся» личностям сложнее притереться друг к другу.

Грешила на «взрослый образ жизни». Как будто в школе или университете легче сойтись с людьми, так как у нас по-любому есть много общего: лекции, уроки, интерес к предмету. Да и просто — мы сидим за одними партами долгие часы, можно подробно приглядеться к человеку. А во взрослой жизни все не так: на работе люди работают, а после спешат по своим делам: к семье, на спорт, на встречу с друзьями, по своим интересам. И вот в таком ритме жизни уже гораздо сложнее сблизиться — ведь все (и я!) держатся за свои привычки да свои интересы. Расширить границы и впустить в свой плотный мир кого-то нового не всегда просто, и кажется, что этот свой мир плотнеет и определяет свою форму именно с возрастом, со взрослением… Но оказалось, что похожесть держится вовсе не на возрасте, не на интересах и не на менталитетах.

Знаете, как бывает, когда какой-то новый для вас человек вдруг процитировал вашу любимую песню или фильм, а вы узнали? Он моментально становится роднее на много порядков, вы начинаете выяснять области пересечения того, что вам уже известно и любимо — и за счет этого пересечения вы начинаете сближаться. Вы отталкиваетесь от той цитаты, как от опоры, вы даже становитесь немного заговорщиками, потому что обладаете каким-то общим знанием. Но когда вы экспат, такое очень редко происходит. Нынешним студентам, может быть, не покажется это проблемой, так как глобализация во многом выравнивает наш «бэкграунд», но я в основном выросла на советских мультиках, фильмах и литературе.

Вот я и подумала, что мне не хватает с французами общих мультиков, книг и фильмов. Во всяком случае, их отсутствие нас не сближает. Но оказалось, можно найти и другой, иногда очень неожиданный, общий опыт. Например, мы с моей подругой колумбийкой, а она старше меня на 10 лет, выяснили, что в детстве обожали одинаковый совершенно необычный продукт! В 90-ые годы в качестве гуманитарной помощи привозили сухое молоко в жестяных оранжевых банках. У Марты в Колумбии были такие же! И мы обе обожали и есть его сухим, и то, как оно прилипало к нёбу, а наши родители, конечно, не разрешали так делать!

С другой стороны, совсем недавно, уже в Петербурге, я почувствовала себя совершенной иностранкой по отношению к человеку, который тоже вырос в этом городе и учился на моем факультете — я не смотрела и не знала ни одного фильма из тех, что он любил и ценил.

Как стать ученым за границей?

За первый год во Франции я наконец заговорила по-французски. У меня появились друзья, любимые кафе и бары, парикмахерская, йоги-единомышленники — жизнь встала на какие-то рельсы и ехала почти сама, оставалось только рулить.

Но эта история не про то, как я рулила, а про то, как я строила железную дорогу. Поэтому я перемахну через 2 года к моменту, когда я защитила диссертацию и настала пора уезжать. Но сперва коротко расскажу о том, как строится научная карьера за границей.

Начальный этап — это защита диссертации и получение ученой степени доктора философии (PhD). Конечный этап — получение постоянной позиции исследователя-преподавателя в университете.

Сразу после защиты практически невозможно получить никакой постоянный контракт, нужно набраться опыта и составить внушительное резюме (Curriculum Vitae). Опыт образуется на временных позициях — «пост-доках» (Post-doctoral). Временный контракт может длиться от 6 месяцев до 3-4 лет в зависимости от проекта и финансирования.

В аспирантуре вы очень сильно углубляетесь в какую-то область, поэтому обычно хочется найти место, где занимаются чем-то похожим. Лаборатория, в которой занимаются интересной вам темой, может оказаться где угодно — от Калифорнии до маленького удаленного норвежского городка на берегу холодного моря. Чтобы строить научную карьеру, стоит ехать туда, где есть работа по вашей теме.

Получать опыт и нарабатывать резюме можно очень долго. Я знаю людей, 14 лет работавших на временных контрактах прежде чем получить постоянную позицию в университете. При этом, конечно, никаких гарантий того, что эту позицию вы получите, нет — конкуренция очень высокая. Зато когда вы ее получите, наконец можно перестать нервничать при подходе очередного контракта к концу, что вы останетесь без финансирования и причины для продления визы. С постоянной позиции практически невозможно уволить, это гарантия на всю жизнь.

Лондон большой, я маленькая

Следующим моим пунктом назначения оказался Лондон — я получила контракт пост-дока на один год в престижном университете, что означало конец построенной мною французской железной дороги, расставание с привязанностями и начало работ по строительству жизни с нуля в Лондоне. С одной стороны, уже легче — я знаю, что меня ждет. С другой стороны, тяжелее — я ведь уже знаю, ЧТО меня ждет.

С точки зрения быта в Лондоне мне было понятнее и проще. Английский язык я знала, так что не было французской беспомощности. Счет в банке, страховку, регистрацию я оформила самостоятельно. С жильем все сложилось просто: Лондон очень большой, благодаря фейсбуку нашлись знакомые знакомых, у которых была свободная комната. Обнаружилась даже студия йоги в пяти минутах от работы.

Налаженная бытовая жизнь была необходимой составляющей новой счастливой жизни. Но не достаточной. В Лондоне всё почему-то стало разваливаться на части практически с самого начала. Целью переезда была, разумеется, работа, и с ней как-то не ладилось. В группе, работавшей над моей темой, было два человека: мой начальник и я. Начальник почти сразу переехал в другой город, где получил наконец свою постоянную позицию. Мы виделись примерно раз в месяц. У меня был выбор: поехать за ним или остаться в Лондоне. Конечно, когда устраивалась на работу, то устраивалась именно в Лондон, а не в маленький унылый английский городок. Но главное — у нас с ним просто не установился контакт, рабочие отношения не работали. Самостоятельно мотивировать себя к работе над этим проектом у меня получалось далеко не каждый день. В общем, работа не стала надежной опорой, а это серьезный провал, когда переезжаешь из-за нее.

Вся моя социальная жизнь попадала под влияние рабочих обстоятельств. Я думала: «Зачем вкладывать усилия в отношения с людьми, если через год я все равно уеду?» Казалось бессмысленным стараться создать привязанности, которые с очередным переездом оборвутся. Замкнутый круг: без близких людей, без привязанностей было жить невозможно, но создавать их было страшно, ведь я предвидела их неизбежный и болезненный конец.

Удивительно! Я была уверена, что в образ сильной независимой женщины, строящей карьеру в науке, который я себе выбрала, не должна входить привязанность к людям. Однако без людей я становилась все более слабой и более зависимой (от обстоятельств, от настроений).

Огромный, многомиллионный, амбициозный Лондон, пожалуй, лучший способ усилить свое ощущение одиночества. В нем настолько ничего не изменилось с моим появлением, что казалось ничего не изменится и с моим исчезновением. Жизнь в нем предлагала такое невыносимое разнообразие и скорость движения, что страшно было подойти к этой воронке. Как ни странно, при этом внешне у меня была вполне активная социальная жизнь: все же появились друзья, я ходила на йогу, на концерты, на выставки. Но все это мне самой казалось каким-то ненастоящим, как будто я смотрю кино с собой же в главной роли. Внешняя наполненность моей жизни исчезала во все разрастающейся внутренней пустоте. Казалось, что я общаюсь с людьми и куда-то хожу исключительно рефлекторно, потому что я знаю, что так надо — иначе конец.

Переломным оказался период моего дня рождения, когда мне вдруг подумалось, что если со мной что-то вдруг случится, то моим близким и работодателю об этом станет известно далеко не сразу, возможно, через несколько дней. Все было очень рационально обосновано в моей голове. На работе никто не отмечал, когда я прихожу или нет, я могла иногда работать дома, начальник был в другом городе, а коллеги по офису не обязаны были помнить расписание моих конференций и отпусков. С мамой я переписывалась часто, но не было у нас каких-то правил, по которым я не могла не выйти на связь. С соседками по квартире мы держались приветливо, но никто опять же специально не следил друг за другом. Да и теоретически мне было у кого остаться на ночь. Получается, мое желание независимости и нежелание привязанности привели к тому, что это «вдруг что» могло пройти незамеченным. В тот момент я настолько испугалась того, что мне в голову в принципе приходят такие мысли, да и еще рационально обоснованные, что решила обратиться к психологу.

Вернуться не значит проиграть

Очень хочется сейчас написать, что «и тут все встало на свои места». Конечно, нет. Мы работали с психологом по скайпу на протяжении 6 месяцев, почти весь срок до окончания моего контракта в Лондоне. Искали пути разрешения этой неразберихи, где работа, общение, личная жизнь спутались в один клубок. Пытались определить, что было важно для моего чувства собственной безопасности. Стали обсуждать возможность возвращения обратно в Россию. Эта мысль мне сто раз приходила в голову, но все время воспринималась как «плохая и неправильная».

Я сама себе думала, что вернуться обратно в Россию — значит, признать — я не справилась с задачей, у меня что-то не получилось. Своего рода капитуляция.

Да и что мне там делать? Работы для меня там нет, жизнь там другая — сыра нет, путешествовать далеко, погода плохая. Оказывается, вернуться в Россию так же, а то и более страшно, как из нее уехать.

Со временем оказалось, что в Россию хочется вернуться не за погодой, что изначальные задачи «попробовать пожить за границей» и «защитить диссертацию» выполнены. Глобальной задачи найти постоянную работу в университете и остаться жить за границей я себе и не ставила, что это было следствие какого-то условно стандартного пути российского молодого ученого. В науке я была готова оставаться, если получу, например, грант для работы на синхротроне в лаборатории Резерфорда под Оксфордом под руководством знакомого и любимого профессора, но только не ради любого контракта, лишь бы остаться. И даже «любой» контракт еще надо найти и получить.

Выяснилось, что возможность быть рядом с близкими и ощущать стабильность важнее, чем сыр и карьера в науке!

После окончания контракта в Лондоне в ожидании решения по гранту я вернулась в Петербург. Само нахождение дома повлияло на меня терапевтически. Возможность часами гулять по городу, несмотря на январь, давало ощущение опоры. При той же неопределенности в работе, что и в Лондоне, близкие в часовой доступности и знакомые петербургские виды уже сами по себе давали силы.

В гранте в лаборатории Резерфорда мне отказали, хотя я прошла в шорт-лист и летала на собеседование. После этого решение остаться в России я приняла легко, радуясь, что можно больше не мучиться.

Хотя это всего лишь было начало очередной новой жизни.

«Ты насовсем вернулась?»

Оставшись в Питере, я решила сменить профессию и теперь работаю в IT. Мне уже столько лет, у меня столько опыта в другой области! А тут я раз — и опять новичок. Ничего не знаю и не понимаю.

Близость с людьми до сих пор остается сложной темой, но теперь в другом разрезе. Ничто не осталось таким же, как до отъезда. Со многими старыми друзьями мои пути разошлись. Появились новые люди. Можно сказать, что я опять строю опять что-то новое, теперь в России.

Я, впрочем, совсем не уверена, что это окончательное решение. Как сказал один мой друг, когда я только вернулась и искала новую работу, «главное — помнить, что это не навсегда». Это, пожалуй, то, что помогает принимать мне решения. Просто в тот момент я сделала такой выбор, потому что другой сделать не могла.

Многие знакомые уехали жить за границу. Есть и те, кто вернулся. Конечно, у каждого своя ситуация, но то, о чем я пишу, происходит далеко не только со мной. К сожалению, почему-то не принято обсуждать проблемы одиночества и социальной адаптации. Мне и самой долго казалось, что раз есть хорошие условия для работы и зарплата, на которую можно жить, то нужно сидеть довольным, а все остальное не имеет такого значения. Многие, мол, так стремятся уехать, стыдно носом крутить.

________________

Расскажите, случалось ли вам решаться на глобальные перемены? Переезжать, менять профессию? Какие страхи вас одолевали и как вы с ними справлялись?